Она не останавливается дюжий километр – звуки шагов упорно не попадают в след от её потрепанных кроссовок. На грани слуха мир полон шумов: безликих и бесстрастных настолько, что от них становится омерзительно промозгло; они совершенно чистые от человеческого духа. Сознание не сопротивляется своему исчезновению, чувство собственного присутствия растворяется бесследно, и всё это ничто становится незначительными шипящими помехами в радиоприемнике, ведущими свою линию вещания – миру, сокрытому от глаз трехмерных ублюдков, пичкающих Грот таблетками. Кажется, слышат.
Она ритмично покачивалась под ощутимые лишь ею радиоимпульсы пульсара другого созвездия, присев на корточки, и вглядывалась в темень разбитого окна, откуда взирало на неё нечто, лишенное глаз, но только их и имеющее.

Она не останавливается дюжий километр – звуки шагов упорно не попадают в след от её потрепанных кроссовок, изношенная подошва которых пропускает все острые камни, коими стали полны дороги обезличенного города. Сухой воздух прокалывает иглами раскрасневшиеся от раздражения гланды, и кашель завершает насилие, от которого проступают слезы – тишина остается нетронутой, ведь Грот видит, как звук утопает в воздухе, полном черной пыли, как в застывающем битуме.
Она думает, что, как и всегда, проснется. В осколках окон не видит своё отражение, лишь бездонные впалости там, где должны быть глаза. Грот сжимает руку на своем горле и чувствует в нем леденящее плоть острие лезвия, так и манящее сглотнуть – она проснется. Честно.

Она не останавливается дюжий километр – босыми ногами собирая все недогоревшие окурки сигарет, вокруг разбитое стекло, разевающие пасти темные оконные проемы, язычком поигрывающие двери на скрипящих петлях, сдавленный хохот в самое ухо. Кто-то убирает пепельную прядь ей за ухо, черные руки обхватывают сзади, прощупывая пальцами одежду в стремлении пробраться к потной холодной коже от пробившего осознания творящегося С НЕЙ НАЯВУ.

Грот разжимает побелевшие пальцы, сомкнувшиеся на шее незнакомца.

С секунду глаза ощупывали искаженное не воспринимаемой её мозгом эмоцией лицо человека, которого она пыталась лишить жизни. Смеялась в ухо. Обхватив сзади, с пугающей уверенностью наслаждалась прикосновениями к взмокшему мужскому телу и, воспользовавшись секундной заминкой, взрастила свои каменные пальцы прямо на его шее. Грот возвышалась над ним, в какой-то незримый для незнакомца момент взметнувшись на бордюр, пошатывалась на носочках. Феноменально сузившиеся зрачки выдавали в ней глубочайшее потрясение произошедшим. Она только что шла дюжий километр. Она не шла по узнаваемым улицам старинной Флоренции. Она… где она была?

От безысходности и собственной беспомощноси перед ситуацией, Грот замахнулась, ладонью оставив обжигающий след на лице мужчины. Парня? Мальчика?
- Кто ты, черт возьми, - голос дрожал и срывался на шепот, но был начисто лишен истерики. Паники. Злости. Было удивление. Она чувствовала жжение, белыми точками проступившее на краснеющей ладони.

Она же проснется? Грот же проснется в этот раз?

«И где же ты?» - раздается голос внутри, но ощущение звука приходит справа, где дорога утопает в тенях, брошенных усталыми зданиями. Мокрые глаза после недавнего кашля разглядели лишь пустые заведенные автомобили, непоколебимый ряд стоящих в пробке, и растекающийся кровавым месивом свет задних фар, создающих пронизывающий до покалывания в пальцах лицо улицы – потустороннее лицо. Рваные полосы стремятся к ней по закопченным стенам домов.

Парень отвечает ей – она непонимающе глядит в его глаза взглядом немым. Грот не сразу даже интуитивно поняла, что с ней говорят на неком реально существующем языке; да коли было иначе! внимание всё равно было приковано к улице, ныне пустой и бесконечной в покрывшем её слое чернушной пыли.

- Турист, - повторяет, опуская руки, выставленные вперед в случае непредвиденных действий со стороны пострадавшего человека. Плечи расслабленно опускаются и Грот наконец спускается с шаткой позиции на сером прямоугольном камне, как если бы окончательно убедилась в реальности происходящего и того, что ей будет далеко не так легко выбраться. Сделав шаг назад – и ещё один, - прикрывает заболевшие от напряжения глаза, когда резкий крик пронизывает сознание. Девушка открывает глаза, сохраняя все ту же эмоциональную немоту, и протягивает незнакомцу руку. Возможно, он порождение её больного сознания – врачи были правы, а последний отказ от приема таблеток привел к конечному для неё помешательству. Может быть он тот, кем она его видит – крошево сумасбродных образов, вскормленные ликами богомерзких созданий, бесконечный шепот изящных норито, тонкой нитью поблескивающие во мгле человеческого разума, в редких сияниях которой возможно уловить мазутные росчерки душевных травм. Темный-темный лес и где-то хрустит усопшими углями его личный и надолго покинутый… - Паршивая экскурсионная программа, - заключила Грот. И рука проходит дальше, за плечо, в сгустившийся за туристом грязный шум, откуда уже навстречу тянулись склочные острия чужих пальцев.

У психопата в голове – рой мыслей, яростно жалящих, блюющих и вязнущих в собственной рвоте; психопат, как бы ни старался, бессилен мыслить ясно и отчасти хотя бы понимать мотивацию своих действий. Руку, что сжала в своей Грот, рассыпал ветер, оставив в ладони отвратительно поскрипывающее при трении о пальцы вещество. Настолько отвратительно, что девушка тряхнула рукой, а остатки быстро вытерла о собственные шорты, не забыв в заключение лизнуть ладонь, чтобы убрать раздражающее чувство стягивания кожи.

- И как же ты оказался здесь, турист, - губы дрогнули в улыбке. Безумный вопрос. Слишком много вопросов, на которые никто и никогда не даст ответы. «Чьего ты изувеченного воображения творение» – так, казалось бы, должен звучать вопрос. Руки, собственные, хотелось изломать, чтобы прекратить странные порывы коснуться. Кого? Не важно.

Грот кажется, что гостиница за спиной горит, а здание впереди смутно знакомо, перекресток окончательно провалился в непроглядный туман, человек напротив задумал нечто и не собирается убегать от неё как можно скорее – надумал использовать, асфальт под ногами окончательно превратился в шевеление белого шума, то, что небо, чувствовалось потолком.

Они в комнате, повергнутой в сумрак, и чей затхлый воздух пропитан напрочь духом старой мебели. Виниловая пластинка причмокивает под иглой проигрывателя, отдавая слушателям обрывки стихов поэтов: «…уж сколько их упало в эту бездну…». На перекрестии четырех комнат стоит резной стол, при столь слабом свете подмигивающий благородным цветом красного дерева. Грот видит, как на чистых листах размазываются чернила в вычурных символах – она сидит в кресле на другом конце призрачного помещения, и прекрасно знает, что в углу напротив «турист».

Турист – сколь же емкое определение, приобретающее гнетущее значение в усугубляющейся с каждой минутой ситуации. Она промолчит о том, что чувствует напротив себя дыхание и улавливает расфокусированным взглядом черты лица. Ей хочется изломать себе руки – потому что их продолжает тянуть к прикосновению – об этом она тоже промолчит. Ведь если «турист» с ней балует: расслабляться нельзя. Грот не знает, что происходит. Она бы сказала: «это таблетки», но она их не принимала. Иначе зачем на столе рассыпаны клятые пилюли, чей запах слышит даже со своего кресла, к которому оказывается прикована незримым весом?

Она ничего не скажет. Глаза раздирают размытую сущность всочь, чтобы не упустить из виду «туриста» - на его силуэте так и продолжают хаотично мелькать образы и тексты из причудливых символов, а шепот молитв, сосредоточенный и отчаянный, берет свой контроль над ней и вытесняет разум. У Грот он крайне слабый, этот разум, благодаря лекарствам, с помощью которых пытались пролезть в неё поглубже – морально и нередко физически, пока прикована к кровати мягкими, но чертовски крепкими ремнями. Кожа по сей момент ноет лишь от мимолетного воспоминания. Ситуация что-то напоминает, но девушка целенаправленно выселяет опасные мысли.

Грот выворачивает руки, пристегнутые к мягким подлокотникам, и бьется головой об обитую кожей спинку, понимая, как хочется-таки эти руки с их непреодолимым желанием сломать.

- Вытащи меня отсюда, - безнадежно произносит она, окончательно обмякнув, не теряя зрительной бдительности. Чувство сумасшествия или безумия Грот знакомо прекрасно, но столь тихо подкрадывающееся чувство неизбежности вполне физически расправляет кулак в горле.

И это пугает как никогда.

Фигура туриста, испещренная язвами мистического опыта, в столь же стремительном миге пропадает во тьме угла. Черты лица сущности, напротив, стали выразительнее и в них читается абсолютное безразличие – ах да, это же её собственное лицо под убойной дозой нейролептиков. Тугие ремни, приковывающие к подлокотникам кресла, приняли отчетливые формы длинных и цепких рук, одна пара из множества коих держит участливо ложечку с таблеткой в капле воды и зажигалку – снизу. От запаха сводит фантомной болью зубы, а раскаленный металл безжалостно приближается к развернутой бледной руке, к самой нежной коже на сгибе локтя, где уже кровоточат старые проколы и выглядывают из них рваные вены. Вокруг собрались перечеркнутые и зарисованные лица, на которых, так или иначе, виднеется мерзкая вежливая улыбка. Первые капли падают на оголенное мясо с шипением, пробивая холодным гвоздем локтевой сустав, и в тот же миг черная ладонь накрывает рот. Глаза навыкат: в красноватой темноте стали видны изломы пальцев, губ, изящные изгибы мускулов под чернотой целлюлитной кожи, из которых сотканы стены, пол, мебель и люди вокруг – в одну секунду замерли все призрачные линии и собрались, поднявшись сто-двести-триста футовой волной, раскрыв пространство вокруг. То лишь белесый туман, втягивая ртом который чувствуешь, как набрал воды. Под ногами – беспокойные воды человеческих тел.

Одежда опадает мелкими рыбешками, смутно похожими на женские пряди волос, и покалывающий влажностью воздух плотно обволакивает, создавая усыпляющую иллюзию безопасности.

Пред глазами встает дверной проем, обласканный секрециями и распахнутый настежь – и нечто толкает сзади навстречу протянутой оттуда грубой руке, что, в свою очередь, хладнокровно захлопывает дверь за спиной.

Грот вздрагивает и видит перед собой взмокшую спину, в которую бьется носом, не успевая выставить руки вперед. Но отрываться не спешит. Всё ещё отмечая на себе следы химического запаха медицинского учреждения, чувствуя призрачное касание чужих потусторонних рук к себе и холодный жар ложки, она сдерживала себя от того, чтобы вцепиться в спину туриста, как путешественник Аляски впивается холодной ночью в тушу единственного оставшегося пса, со слезами на глазах разрывая плоть и втискиваясь в шкуру под пронизывающий визг.

- Это не наша вселенная, - глухо выдыхает в спину, снова прикасаясь лбом и держа в сводящем судорогой напряжении своенравные руки, но всё словно невзначай, и Грот быстро отходит в сторону. Ледяные пальцы прижимаются к глазам, с нажимом ладонями растирая лоб и собирая челку назад. Жалкая попытка собраться с мыслями, вернуть толику трезвости взгляду. Реальность ходит ходуном, даже лестница скрипит под собственным весом совершенно неправдоподобно. Лишь одна деталь заставляет приковать к себе взгляд безумных глаз, словно девушка нашла заветный ключ от клетки, в которой оказалась заперта.

Она поняла, чего так сильно хотела коснуться. Чьи ребра ощутить подушечками пальцев. Указательным пальцем касаясь стены с отклеившимися обоями фиолетового со вставками из медного золота для создания чувства роскоши в бедном явно доме, Грот приблизилась к коридорному столику с маленьким выдвижным ящичком, где лежала шершавая, потрепанная, но невероятно теплая колода карт с сюжетами древности. Ребра карт приятно переливались в руке.

Посмотрела на туриста. Тасует, не скрывая наслаждения этим действием, взглядом уже вновь покидая этот мир. Внутри сердце бьется ровно и глухо, словно вот-вот замрет. Одна из семидесяти карт резко встает поперек остальных, останавливая ход.
- Луна, - проговаривает она, потирая образы на лицевой стороне карты. Оттуда на неё смотрели две беременные Смерти, перевернутые вокруг луны в голубом свете.

Грот влила карту в колоду и положила в карман, робко и опасливо косясь в сторону туриста. Наверняка уже понял, с кем имеет дело; но вряд ли настолько, чтобы и в этот раз удержать себя от бегства. Не так ли? Эй, эй, эй…

- Эй! – окликнула, забежав уже на середину лестницы. Улыбнулась. Убежала дальше, скрывшись с глаз спутника в левом крыле здания. Ничему не верь. Глазам не верь. Чувствуй. Чувствуй.
Грот подождет в одной из комнат.

В нос бьёт жгучий мандариновый запах.
Грот распахивает глаза.
Не помнит, когда успела их закрыть.
За окнами поднимается заря. Слабое прикосновение тепла рождает дрожь в руках: так истощенная кожа жадно и явственно поглощает молодой солнечный свет.
На глазах проступают слезы, и Грот делает шаг вперёд, отрекаясь от мысли, что же происходило до того, как мир померк - и вновь взошёл.

Цветочный сарафан в мягкую мяту волочится по деревянному полу, пальцы не прекращают перебирать складки нежной ткани, а в уши льются дивные птичьи трели. Лишь едва уловимый стук сзади заставляет отвлечься от упоения и оглянуться назад: мельком ловит падающие на пол карты, что выскальзывают из бесчувственных венозных рук в кромешной темноте, но тут взгляд снова упирается в далекий тёплый коридор с проглядывающим сквозь окна солнцем.

Доносится воспоминание о голосе в одной из закрытых комнат. Кто-то звал.

Рука касается нежной древесной доски, из которой сбита дверь на кухню, и тяжело толкает вглубь помещения, откуда идет сочный запах рождественского цитруса. Пустая совершенно комната, находящаяся в тени садовой яблони. Нос щекочет пыль, мерцающая в потревоженном дыханием воздухе.
Время всегда казалось Грот мёдом – тягучим, сладким, золотом жизни, что видно невооруженным взглядом – и только здесь, в доме бабушки, оно приобретало эти райские черты, ласкающие изуродованную с рождения человеческую душу. Однако люди уходят, забирая свое колдовство, и бабушка ушла, оставив лишь засохшие медовые следы на полу возле стола, на котором стояла свежевыпеченная шарлотка. Девушку в мятном платье и стол с пирогом разделяла стена шелковой прозрачной ткани. Беспокойные пальцы мягко потревожили россыпь янтарной пыли – и девушку в мятой рубашке и рваных шортах встречает пустая комната, где кислый запах плесени, почти что вкус, растекается стухшей водой под ногами.

Вдох застревает в горле комом нечто цепкого и нервозного. Маленькие жужелицы цепляются за зубы и колют язык, толкаясь изнутри. Грот заходится в кашле, выплёвывая сверчков, и понимает, что лежит в куче зловонного мусора и голос, голос, который она слышала, и руки, что раскидали её карты, закрыли тяжелую железную дверь со словами «мусору положено гнить».

Раньше она могла закрыть глаза и проснуться.

- Дорогая? – звучит вкрадчивый, но звонкий голос. – Тебе не положено быть тут, девочка моя, - копна белокурых волос ерошится одним движением и мокрые глаза жмурятся до боли. – Вставай, душа моя, подумаешь, из-за задир таких расстраиваться! Много им чести, дитято, - и, кажется, она посмеялась. – Или тебя что-то другое расстраивает? – Грот открывает глаза, полные судорожной боли.

- Тебя не было. И дома этого… никогда… не было.

Коридор тихий и пустой, во тьме стоит безличный ко всему, что произошло, ведь произошло, по сути, не в нём. Быстрый топот ног казался настолько обыденным здесь, что не привлёк ни малейшего внимания. Всё так и было. И более того – выдумано. Чернота с потолка опускается на плечи и ерошат белые волосы, стянув резинку с хвоста.

В коридоре открыты все двери, и никто не знает, чьи судьбоносные дороги они продолжают. Грот была в двух из этих комнат, напротив порога каждой оставив карту: где пахнет мандаринами, там лежит Смерть, старуха в окружении садовых фей; где тёмный закоулок – там Восьмёрка Мечей, женщина смирённая в тюрьме из редкого ряда сокрушенных лезвий.

Лежит и третья карта, рубашкой вверх. Дверь единственная закрыта.

Бледная рука сквозь обшарпанный деревянный массив двери протянется к мужскому лицу, стоит ему лишь приблизиться, и ненавязчиво подхватив подбородок – поманит к себе.

- Я нашла выход. Идём.

Губы прикоснутся к губам, и вторая рука направит туриста к своему нагому телу.

- Чувствуй.

Всем доброго времени суток!
Есть такой вопрос, может кто в курсе? или может кто-то занимался подобным. В общем сразу перейду к делу, мне нужно раскрутить инстаграм и я начал заниматься данным вопросом, перелапатил уже кучу сайтов в поисках годной инфы и максиммум что-то похожее на нормальную инфу нашел по ссылке, где маркетолог плюс минус хорошо объяснил как и где можно заказать раскрутку. Но вот хочу еще здесь поинтересоваться такой сказать у живых людей.

:::::::::::::::: ONLY THE BEST ::::::::::::::::

Content from TOR websites Magic Kingdom, TLZ,
Childs Play, Baby Heart, Giftbox, Hoarders Hell,
OPVA, Pedo Playground, GirlsHUB, Lolita City
More 3000 videos and 20000 photos girls and boys

h**p://vo.la/GTDJs
h**p://0se.co/US5u4
h**p://gurl.pro/1qrbfd

Complete series LS, BD, YWM, Liluplanet
Sibirian Mouse, St. Peterburg, Moscow
Kids Box, Fattman, Falkovideo, Bibigon
Paradise Birds, GoldbergVideo, BabyJ

h**p://gg.gg/1349i6
h**p://v.ht/Edc4
h**p://cutt.us/SpGJZ

Cat Goddess, Deadpixel, PZ-magazine
Tropical Cuties, Home Made Model (HMM)
Fantasia Models, Valya and Irisa, Syrup
Buratino, Red Lagoon Studio, Studio13
-----------------
-----------------
000A000735

Куплю аккаунты Pinterest с подписчиками от 1000. Просмотры не важны. Звоните: Telegrаm @evg7773

Куплю аккаунты Pinterest с подписчиками от 1000. Просмотры не важны. Звоните: Telegrаm @evg7773

Куплю аккаунты Pinterest с подписчиками от 1000. Просмотры не важны. Звоните: Telegrаm @evg7773

Куплю аккаунты Pinterest с подписчиками от 1000. Просмотры не важны. Звоните: Telegrаm @evg7773

Thank you for the good writeup. It in fact was a amusement account it. Look advanced to far added agreeable from you! However, how can we communicate?