Всполохи, крики, яркий огонь. Болезненные плетения, вырастающие из-под пальцев непозволительно сложным для Огонька защитным узором, сотканным уже, казалось бы, из крови, сочащейся из тяжелой, смертельной – смертельной же, чутье не обманывает, Костявая стоит за плечом, хотя осмотреть себя нет времени, - раны.
Три черепа, плюющиеся пронзительно зеленым, мертвым светом – они скалятся презрительно, насмешливо и зло, обещая все муки Бездны в одну уну. Загоняют, как охотники загоняют дичь – вот только нет этой радости от пойманной добычи в глазах, есть только злость, равнодушная, высасывающая костный мозг через расширенные зрачки.
В этих глазах обещание – будет больно. Будет больно за гранью твоего понимания, мусор. Скажи сразу.
Не скажу.
Бэс просыпается в холодном поту, чувствуя, как разум старается изо всех сил не перевернуться вверх дном, оставляя вместо осознанности счастливое блаженство неведения последнего больного на голову дурака. Он просыпается в холодном поту – по ночам здесь пронзительно мерзко холодно, хотя в полдень хочется умереть от жары, лезть на раскаленную стенку от безысходности. Мерзко - особенно сидеть на голых камнях. Особенно не иметь возможности воспользоваться Даром.
Каждая попытка высасывает остатки сил, которые ему вернула Проклятая. Сколько не пытайся – это как окунуться в вязкое болото, липкое, в котором нет дна и берегов, из которого невозможно выбраться – взывать к Искре равносильно полному истощению магии, но Огонек не прекращает попыток.
До тех пор, пока в памяти не всплывает боль. Кто-то говорил, что тело помнит любые причиненные ему за жизнь страдания – имперец был готов поклясться, что его страданий хватит на целый полк солдат. Или даже на армию. А может, и на всю Империю, чем гов не шутить.
Бэс был упрямым малым. Будь он чуть менее значимой и более заметной шишкой в Башне, о его упрямстве вполне могли бы ходить легенды – например, поцапаться с Ходящей только из-за того, что какого-то Огонька вздумали лишать права доступа в Библиотеку – это надо родиться таким дураком. Тогда его чуть не выставили взашей под обвинением в неповиновении, и были бы правы – если бы не протекция другой волшебницы, близкой к Матери, которая сочла поступок мальчишки-новичка.. забавным. Или вечные порывы отвоевать свое место под солнцем в рукопашных драках с простыми смертными, не прибегая к Дару – задиристый боевой петух, Бэс любил ощущение рукоятки и отборной стали под пальцами.
Естественно, все это было в прошлом. Об этом прошлом даже не стоит вспоминать – в такой ситуации парень - никто, был никем, а станет непременно трупом. Тут уж без вариантов, извините. Умирать, конечно, не хотелось, но морально желтоглазое чудо уже отдало свою душу Садам или Бездне давным-давно – под пытками. Сейчас ему было море по колено, хотя эти самые колени здорово тряслись под тяжестью горячего воздуха.
И недельного голодания.
Кроме того, что Бэс был упрям как тысяча эльфов, он был примерно так же принципиален и решителен. Огонек уже пытался откусить себе язык, это правда. Челюсти до сих пор болели от железных зажимов, которые вставили очень кстати. Вовремя, скажем так, перекрывая доступ к легкой неминуемой смерти и инвалидности по совместительству – на случай, если все-таки произойдет непредвиденное спасение. Было бы очень досадно, если бы пленник сдох так просто, да еще и молча. Набаторцам, сдиссцам – читай, Проклятым, Избранным и прочей темной швали – больше всего хотелось бы избежать второго, но юный и зеленый магик был с ними в корне не согласен. Совсем. Как молчал угрюмо, так и будет молчать, даже не смотря в сторону слуг. Он даже не был благодарен Проказе за то, что та решила "смилостивиться" и продлить жалкую жизнь ценного пленника с помощью своего Дара. Наоборот. Потеряв сознание тогда, когда кто-то из варваров вогнал в опасной близости от печени короткий клинок и провернул его в ране, Бэс надеялся больше никогда в него не приходить – но вот, перед его носом очередной поднос с острым месивом из мяса и каши (надо же, какое гостеприимство), от одного вида которого мутит больше, чем от нескончаемого потока размышлений о том, тщетно ли бытие.
А бытие было тщетно. Не то чтобы жизнерадостности Огоньку не хватало в общем и целом, но искать плюсы в этой ситуации примерно так же бесполезно, как биться об Лепестки лбом, умоляя их снова ожить. А желательно еще и вырасти где-нибудь в пределах клетки, в которой парня держали всю эту неделю, периодически тщательно вычищая. Ну прям как ценную зверушку выхаживали, честное слово.
Своего тюремщика – молодого некроманта в закрывающей лицо повязке – Бэс видел регулярно. Чаще приходили только рабы. Маг появлялся примерно в одно и то же время, проверял состояние связывающих Дар плетений и молча уходил, предоставляя, видимо, пленнику еще один день на раздумия. Будь имперец чуть более, ммм, живым, его бы это вывело из себя примерно два дня назад. Хотя Избранный – или как их там? да посрать – вряд ли бы сорвался, но хоть какое-то горькое удовлетворение от любой из имевшихся в запасниках дерзости Огонек бы получил. Ну, или его бы убили, что было бы совсем хорошо и правильно, потому что наконец-то.
Сегодня что-то пошло немного иначе. Вот он входит – интересно, сколько ему лет и что будет, если снять с него закрывающие тряпки? – проверяет. В руках поднос. Кажется, Огонька снова замутило, но не использовать хотя бы призрачный шанс дотянуться до искры – преступление против самого себя.
Такое ощущение, что его огрели хлыстом прямо по шее, а сейчас там расцветает ярко-красный рубец, но это только ощущения.
Ну, значит, не сегодня. Да и вообще никогда, что уж там говорить.
Бэс только плотнее прижал к себе колени и даже поджал пальцы ног, стремясь стать одной точкой, которой все равно, что будет дальше. Впрочем, внимательно наблюдать никогда не помешает – за тем, как уверенно возвышается над ним белая фигура.
Ах, госпожа желает, чтобы он поел. Ну, пусть подавится, что еще можно на это ответить.
Ничего говорить Огонек не собирался. То есть, совсем, даже отказываться вслух не собирался – только проигнорировать столь вежливое "предложение" пожрать. Впрочем, он бы не отказался в любой другой обстановке, потому что даже встать уже вряд ли сможет от слабости, а ночью парень пару раз терял сознание, снова и снова окунаясь в поток пыток, которые помнило исцеленное тело. Они преследовали, но сейчас не об этом речь.
Интересно, нахрена он носит тряпку в помещении, где нет даже ветра? Настолько уродлив?
Движение по ту сторону клетки парень заметил первым. Женщина. Женщин здесь не было обычно, да и представить себе некроманта-женщину почему-то разум отказывался, хотя они наверняка где-то существовали в природе, но что-то как-то не срасталось в воображении, слишком противно было. Да и вообще, какая баба будет работать с трупами? Это уже не.. ладно, не суть. Некромант вот преклоняет перед ней колени, значит, кто-то важный.
Бэс почти с тоской посмотрел на тарелку, оставленную тюремщиком в пределах досягаемости. Нет, есть он не хотел. Как-то хотелось буйно опрокинуть все это на пол и демонстративно отвернуться, подглядывая реакцию. Парень был настолько увлечен своим "великим планом мести", точнее, мелкой бессмысленной пакости, что сначала даже не обратил ни капли внимания на разговор с той самой Женщиной. Неудивительно – голос у нее был такой тихий, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать хотя бы одно слово. Читать по губам Огонек, увы, при всех своих неоспоримых талантах, не умел.
А вот некроманта было хорошо слышно. Не приближаться? Митифа?
Митифа.
А, одна из Проклятых, кажется. Где-то он читал о ней, но ничего не помнил вообще об этой персоне. То есть, совсем ничего. Ну и ладно. Даже если бы она могла получить в свое распоряжение пленника, от того было бы мало пользы, ага.
Из состояния прострации его вывел глухой голос из-под ткани, снова пытающийся приказать парню поесть. Ну что за упорство – понятное же дело, что он есть не будет. Хоть заклинание подчинения на нем применяй – не будет.
Разве что...
Нет, ну а почему бы не развлечься напоследок? Тем более, Бэс чувствовал, что вот-вот испустит дух от жары и голода. Даже если парень этого желал страстно – а точнее, ему было все равно, - поиздеваться немного над некромантом никто не запрещал, а сдохнуть проще тогда, когда никого не будет рядом, чтобы вытащить его с порога Бездны обратно в истощенное тело.
Огонек с трудом разлепил ссохшиеся, сухие и потрескавшиеся губы, складывая их в подобие ухмылки, и попытался прочистить горло – в последний раз оно издавало только крики. Ничего удивительного в том, что голос до сих пор не восстановился, не было - еще меньше надо было удивляться тому, что несколько десятков слов дались человеку с громадным трудом и далеко не сразу, периодически переходя в шепот и слабый хрип - так, что разобрать было трудно, но далеко не невозможно.
- У меня условие. Ты снимаешь свою повязку, садишься куда-нибудь и рассказываешь мне что-нибудь отвлеченное. О несчастном детстве там, ну или о самом красивом трупе в твоей жизни. Тогда я буду есть, - в подтверждение своих слов узник даже, явно бравируя, подхватил с подноса плоскую лепешку и выжидающе посмотрел в темные, блестящие в прорези глаза. Бэс был даже готов сдержать слово, если бы некромант согласился снизойти до роли клоуна.
